Люблю и всё тут. Монологи женщин, которые ждут мужчин из-за решетки. Загляните в их глаза — 7 фото

Сейчас в нашей стране в местах лишения свободы находятся почти 500 тысяч человек. Большая часть российских заключенных — мужчины. Привести всех этих людей к общему знаменателю невозможно, у каждого — своя судьба и история. От одних отвернулись родные, других поддерживают родители. Но есть преступники, которых ждут на воле любимые. В интернете таких девушек иронично и полубрезгливо называют «ждулями», есть даже паблики, в которых обсмеивают зэков и их дам сердца. По умолчанию предполагается, что «ждули» представляют маргинальный срез общества, но это не всегда так. Криминальный журналист НГС Алёна Истомина нашла семь жительниц Новосибирска, ждущих прямо сейчас своих мужей из мест лишения свободы. Мы специально выбирали девушек разных профессий и социального статуса, с несхожим мировоззрением и опытом отношений. Они ждут убийц, насильников, грабителей и наркоторговцев (мы принципиально искали разные статьи Уголовного кодекса и в который раз убедились, что наркотики — истинно «народная» статья. Но это уже тема для другого пристального исследования, которым мы обязательно скоро займемся). Наших героинь объединяет только мысль о том, что любовь стоит того, чтобы ждать. И мы узнали почему.

Медсестра. Ждет 5 лет, осталось 4 года. Статья 228 — сбыт наркотических средств в особо крупном размере.

Люблю военных. Люблю армию, мужчин в форме. Сама пыталась устроиться в армию по контракту. Вся жизнь была связана с армией и футболом. Встречалась даже с военным — он хотел меня в Ингушетию забрать. Но не сложилось.

У меня вообще до мужа серьезных отношений не было. Не хотела. Я колесила по городам, искала себя, работала. Больше собой занималась. Я по первому неоконченному образованию учитель русского и литературы. Потом пошла в медицину — детьми заведовать, лечить. Я всё искала себя, наслаждалась жизнью. Сама из Волгограда, год жила в Анапе из-за моря, где только не жила. В Новосибирск переехала из-за мужа — он в Тогучине сидит.

Случайно познакомились, он уже сидел. В колонии в ходу мобильные телефоны, администрация глаза закрывает. Я пишу стихи, прозу. Сидела в группе тематической. Он написал: «Привет, как дела, почему грустишь?» Просто общались.

Сначала не говорил, почему звонит только ночью, — «Работаю на заводе». Две недели общались, он рассказал, я спросила, может, посылку какую собрать? Он в ответ: «Какую посылку? Лучше замуж выходи». Я легка на подъем. Взяла и вышла. Хотя 27 лет было, сколько раз замуж звали, вообще не было таких мыслей. Но тут — без проблем. Он мне денег на билет выслал.

Вообще не думала. Как-то интуитивно пошла замуж. Много с кем из парней встречалась. Но не было, что женюсь — и всё. А тут поехала сразу замуж, жениха только по фото и видеозвонкам видела. 30 августа — мой день рождения и день свадьбы. Через две недели на длительное свидание пошла. Пожалеть, ни разу не пожалела.

Он в Тогучине сидит — там строгий режим и первоходы (заключенные, впервые отбывающие наказание. — Прим. ред.). Сбыт, особо крупный размер. Сам он только траву курил, ну, как и все. А вот эти соли, что продавал, он говорит, что не употреблял. Но я с ним раньше не жила, как я могу точно знать? Жил с мамой, замечен не был.

Свекровь меня изначально сразу в штыки восприняла. «Что тебе от него надо, где ты его нашла?» А что мне от него надо? У него нет ничего за душой. Свекровь своенравная, стараемся видеться раз в полгода, не чаще. Я сейчас все дела взяла на себя — и передачки, и свидания. Он там на работу устроился. Зарплату мне перечисляет, я эти деньги и трачу на свиданку.

Четыре года осталось, дали десять. Я когда с ним познакомилась, целый год изучала его дело. Все эти граммы, протоколы задержания. Искала ошибки. По кассации нам три месяца скинули. Сейчас мы пытаемся уйти на принудительные работы. Уже год бьемся, пишем. Тогда уже будет другое. Он будет работать, на выходные домой. Уже рядом, уже спокойнее. Это уже как семья. Учитывая, что мы ни дня вместе не жили, не считая длительных свиданий. Так постепенно мы начнем жить вместе, уже бытовуха начнется реальная. А там, на свиданках, — не бытовуха. Весь день есть, спать, смотреть телевизор.

В основном мы с ним на позитиве. Я ни разу при нем не плакала. Он накосячил, он сел. Почему я плакать-то должна? Его мама уже всё выплакала. Я не буду. Мальчик уже взрослый.

Я не знаю, что в нем привлекло. Он всё спрашивает: «Я тебя приворожил? Заболтал?» Меня заболтать тяжело, я не из таких. Если выйдет и у нас что-то не сложится — я не буду жалеть, что время потеряно. Мне хорошо с ним даже сейчас. Я вообще никогда не жалею о сделанном.

Я чуть что — пишу жалобы, во все инстанции. Моему говорят: «Опять твоя сумасшедшая жена». Хотела попечительский совет создать, но начальник колонии сказал, что мне у них делать нечего.

У мужа три образования, по высшему он программист. У него есть бизнес-план, он хочет, как выйдет, машинами заняться. Торговал-то потому, что ему было скучно, хотелось легких денег. Наверное, как и всем там.

Сын будет, я ему скажу: «Вот папка у тебя был дурак, в молодости отсидел». Со временем дети должны узнать. Мои родственники знают, я всем рассказала. Все с ним по телефону общаются. Всё ждут, когда мы с ним вдвоем в гости приедем. Он выйдет — мы обвенчаемся, всю родню позовем.

Анна, 25 лет

Маркетолог. Ждет 2 года 6 месяцев, осталось 6 лет. Воспитывает общую дочь. Статья 228 — сбыт наркотических средств.

Муж больше месяца в разработке был. Я сидела дома, за компьютером, позвонил его брат, сказал, что забрали оперативники. В двух минутах от нашего дома. Я бегу туда, беременная, на 9-м месяце. С телефоном в руках снимаю, что там происходит. Он уже сидел в машине, в наручниках, в тонированной машине. Но я его увидела в тот день, когда домой с обыском приехали.

Он был водителем-закладчиком. Мне говорил, что работает в магазине парикмахерских товаров, что они с друзьями оборудование устанавливают. Это была версия для нас, для семьи. У них всё было организовано самостоятельно. Друг магазин сделал, муж был водителем, третий парень был закладчиком, всё это раскидывал. Рано или поздно это нужно было прекращать, и они прекратили. Пока искал новую работу, его и задержали.

Он говорит, что хотел денег заработать. Но вот обидно — ничего не заработал и сел в тюрьму. Накопил такую сумму, которую мы потратили за два месяца. Я не понимаю, зачем им это надо было. Что он, что его лучший друг — оба работали на заводе, получали хорошо. Тысяч по 40–50 всегда было. Дали ему восемь с половиной лет, меньше всех. Два года прошло.

Нас никогда не касались ни наркотики, ни криминал. Он рассказывал первое время о том, как там всё устроено. Красные, черные, смотрящие. Я не хочу в это вникать. Он вкратце рассказал — мне этого хватает. Там есть иерархия по этажам, он сидит на обычном этаже. Я особо не вникала, он просто говорит теперь, что у него всё хорошо. Мне этого достаточно. Звонит часто, насколько это возможно.

К его статье я ужасно отношусь. Мне казалось, что у него мозгов хватит не связываться с наркотиками. Да и сама статья... Да, человек сам выбирает — покупать ему или не покупать, поднять эту закладку или оставить на месте. Но нужно самому меньше сора оставлять за собой.

Самое тяжелое в первое время — это разлука и отсутствие связи. Я просто себя взяла в какой-то момент в руки и сказала себе: «Либо я ною, либо я выкарабкиваюсь из этого состояния». У меня просто родилась дочка, и мне некогда было заниматься этими мыслями. Было тяжело беременной ходить, я не могла родить, у меня стресс большой был.

Я только через неделю, когда рассказала всё брату и маме, начала плакать, до этого не могла. И вот 10 месяцев потом ревела. Алёнка родилась, а у меня истерика за истерикой. Думала до дурки скоро дойдет. Я привыкла, что всё по дому делает он, я только кушать готовлю. Я в магазин заходила, а у меня крокодильи слезы от того, что я с таким год не сталкивалась, бессилье такое.

Он дочь видел один раз в суде, 15 секунд, когда его под конвоем вели. Потом я ее с собой в суд не брала. Пока свиданий не было из-за карантина, но я поеду на первое с дочкой и свекровью. Я не хочу дочь везти, но они ни разу не виделись, она человек сознательный, разговаривает. Нужно уже их познакомить наконец-то.

У меня нет в планах придумывать легенду для дочери. Но сложности будут — она же в школу и садик будет ходить, и непонятно, как быть в этой ситуации, непонятно, как другие дети и как учителя к этому отнесутся. Буду консультироваться с психологом. Но хотелось бы рассказать, как есть на самом деле. Может, не в деталях, а в общем.

У меня мама к моему мужу относится, как и все мамы. Отец спокойно. Он такой человек, что если семья — это на всю жизнь, и не важно, пьет или бьет. Он интересуется мужем, а мама в штыки воспринимает. Эта тема в моей семье — табу. У меня только три подруги знают, что произошло. Остальные — ну был муж и куда-то делся.

Я не знаю, как отвечать на вопрос, жду я или нет. У меня нет в планах бросить его и искать себе другую семью, но нет и в планах ждать, несмотря ни на что. У меня обычная жизнь, которую надо адаптировать под то, что я живу одна с дочерью. А там как сложится — я не знаю. Нет вообще никакого режима включенного. Поэтому я на этот вопрос обычно ничего не отвечаю.

Я по мужу скучаю очень. У нас были прям хорошие отношения, и классная семья была, практически идеальная. Не было еще такого случая, чтобы кто-то мне подходил так хорошо. Конечно, я в голове прокручивала, что будет, смогу ли я засмотреться на другого мужчину. Сейчас не смогу точно.

Тема передачек обошла меня стороной, этим свекровь занимается. По умолчанию они ему помогают, а нам — нет. Но у меня есть мама, которая подстраховывает меня. И я из дома работаю, зарабатываю нормально, нам хватает.

Я боюсь, что он там изменится. Там учат выкручиваться еще больше. Я вот разговариваю с мужем и вижу то же самое отношение к полиции, не очень хорошее, вижу то же самое отношение к людям в целом, что каждый сам виновен по-своему в своей жизни. Радикальных изменений нет.

Он там ходит в школу, у него есть возможность отучиться 10–11-й классы, и он этой возможностью решил воспользоваться. Я подозреваю, что он от скуки это делает, но пусть так хотя бы.

Я стараюсь не думать о том, что будет, когда он выйдет. Меня смущает, что на работу он пойдет не сразу. Это будет затяжной период, когда ему надо будет найти работу, найти в себе силы, собраться. У него есть друг, он отсидел в колонии-поселении, за драку. Он вышел через полтора года и стал жить как ни в чем не бывало, у него жизнь продолжилась, такая же, как и была. Но там — полтора года и колония-поселение. А у нас — 8 лет. И ребенок уже большой будет.

Наталья, 39 лет

Главный бухгалтер. Прождала год, суда еще не было. Статья 228 — распространение наркотиков в особо крупном размере. Максимальный срок лишения свободы — до 25 лет. Воспитывает сына-инвалида с тяжелой формой ДЦП и 15-летнюю дочку. В браке 13 лет, общих детей нет.

Мы приехали из Таиланда, через Питер, своим ходом. И он по пути взял груз. У нас никогда такого не было, муж не привлекался. Достаток в семье был, у него своя фирма по ремонту.

У мужа есть дочь от первого брака, он с ней 13 лет не общался. И ей нужны были деньги, заплатить за учебу. Это именно та сумма, за которую он согласился перевезти. Две тысячи долларов.

Задержали 8 марта. Машину остановили, стали проверять. Нашли в багажнике, под колесом. Его били, как я потом узнала. Хотели, чтобы он сознался, что я помогала ему. Тогда бы мы пошли как группа лиц. Четыре с чем-то килограмма. Суда еще не было, ждем. До 25 лет. Он в Татарстане сидит. У меня каждая поездка к нему в 30 тысяч обходится. Помимо этого тысяч 8 ежемесячно улетает туда, это без услуг адвоката всё.

Он про зону сильно не рассказывает. Муж сейчас не срока боится, боится меня потерять. Я буду ждать, я люблю его. У меня было три мужа, вот он третий. Он единственный человек в моей жизни, который нормальный человек. По отношению ко мне его точно не поменяет тюрьма.

Десять, пятнадцать лет — ну и что? Я буду искать выходы, как всегда искала. А что делать? Другого выхода нет.

Его друзья оказались сроду не друзьями. Пытались меня сломать — место искали вместо него. Отвернулись вообще все. Полностью круг общения поменялся от и до. У меня была знакомая, которую я близко к себе не подпускала. Она сейчас самый близкий мой человек, потому что сама через такую ситуацию прошла. Я думаю, это были не друзья, а потребители, которым что-то надо было от нас. Дело не в тюрьме. У меня появилась проблема, и на их беды я перестала обращать внимание.

Дети называют его папой. У него мама одна, в Казахстане, помогает чем может. Моя мама тоже поддерживает, она Олега любит. Из родственников никто от нас не отвернулся. Дочь любит его, сильно переживает. Бывает, вместе поплачем сядем. Нам его очень сильно не хватает. И, как назло, то обои отлетят, то холодильник сломается. Помимо бытового, мне просто не хватает мужской теплоты.

Я противница наркотиков. Я его не оправдываю, но каждый может оступиться. Не он бы повез, так другой бы повез.

Не жалко времени. Я лучше-то человека не встречу никогда. И мне никого не надо. Мне достаточно того, что у нас будут длительные свидания. Мы всё равно будем общаться и будем добиваться, чтобы он пораньше вышел, хотя бы лет через десять.

Он меня знает досконально. Я могу немного погулять с подругами и всё, домой. Ни шаг влево, ни вправо — мне это не надо. Спрашивает: «Ты кого-нибудь нашла?» А мне что, кто-нибудь нужен? Для него главное — не срок сейчас, а чтобы я никого не нашла. Не боюсь я десяти лет. Буду работать, зарабатывать.

Сотрудница фармацевтической компании. Прождала 8 месяцев, остался 1 год и 2 месяца. Муж был ранее судим за убийство, отсидел 7 лет. Воспитывает шестилетнего ребенка от первого брака. Статья 158 — кража.

С первым мужем, как говорят, не сошлись характером. И я не любила. Все подружки пошли замуж, и я пошла. В 22 года родила сына, не жалею.

После первого брака поняла, что надеяться нужно только на себя. На Макса хочу надеяться, но он далеко, не может проявить себя. Муж понравился харизмой, внешностью. Он умеет поддержать разговор, он начитанный для своего образа жизни. У мужика нет образования, но с ним интересно. Первый муж двух слов связать не мог. Мне этот человек понравился из-за того, что он довольно-таки грамотный.

Первый срок — за убийство. У него были судимости по грабежу и разбою. И какой-то человек, бывший опер, обещал отмазать. В темной подворотне Максим встретил этого человека, пьяным... Максим сам пришел в отдел, написал явку с повинной, показал, где, что и как было. Дали семь лет.

Я узнала об этом сразу, как мы познакомились. Он не скрывает, что сидел. Меня это немного испугало. Хотя нет... Я пошла с этим человеком дальше по жизни, мы стали жить вместе.

Посадили за кражу. Как он говорит: «Да просто скучно стало». Я была у родителей, вот он и «исполнил», залез к соседям через балкон. На следующий день позвонил и сказал, что домой идти не вариант, так как там есть вещдоки, краденная техника. Он успел только телевизор в ломбард отвезти и уехал к друзьям на Затулинку. Я поехала к нему, мы месяц у друзей «гасились».

Он понимал, что его рано или поздно посадят, он уже был в розыске. Вот мы пришли домой, провели ночь вместе, а утром пришли оперативники. Плакала.

До этой ситуации я себя в грудь кулаком била — если ты усядешься, я тебя ждать не буду. Как только мы стали жить, ему это сказала. Ну нахер мне это надо? Я молодая девушка, у меня маленький ребенок. Когда всё произошло... Он остался один в городе, у него родители переехали недавно в Красноярский край. Друзья — это вообще не друзья. Отсеялись махом. И я понимаю — кто, если не я? Во мне включился спасатель. Мы год вместе прожили, как его в беде бросить? Я не смогла оставить человека в такой ситуации. Если не как девушка, не как жена я буду его ждать, то просто буду помогать ему как друг. Может, меня так воспитали, что нельзя людей бросать в такой ситуации, может, я дура, верю непонятно во что.

Вот эти письма, редкие звоночки. Когда слышишь родной голос, обо всех своих принципах, что ждешь зэка, не зэка, забываешь об этом.

Родители отнеслись негативно. Да их то, что он уже был осужден, отпугнуло. Они, еще когда мы жили вместе, отговаривали меня всячески, всякую ерунду собирали. Мы живем в квартире моих родителей, и они боятся, что мы с ней что-нибудь сделаем. Продадим, пропьем, вот что угодно — но не будем жить в ней. По мнению моих родителей, Макс обязательно должен отобрать у меня жилье.

Я боялась, что меня будут осуждать, коситься, может, вообще перестанут со мной общаться. Эти шаблоны общества — зэка ждать неприемлемо. И всё. Но на деле оказалось иначе — у девочек на работе у одной муж сидевший, у другой отчим, как оказалось. Так или иначе все сталкивались с подобной ситуацией. Никакого осуждения не было со стороны друзей, наоборот, поддержка.

Родственники — с ними труднее. Некоторые до сих пор не знают, где он находится. Знают родители. Опять же, как узнали об этом родители — нашли документы, что мы с Максом расписываемся в СИЗО. Так и поняли, что он не со мной живет.

Одной очень тяжело. Первое время у меня была апатия, что того человека, который меня как-то поддерживал, направлял, критиковал, чтобы я двигалась дальше, — его нет. С родителями я не так близко общаюсь из-за этой ситуации. Я осталась без поддержки. Девочки, знакомые — они знают лишь верхушку айсберга. А то, что внутри меня происходит, никто не знает.

Я только из-за ребенка не пустилась во все тяжкие и еще держу себя в руках. Я хожу на работу, мне надо обеспечивать ребенка. Он у меня скоро идет в первый класс, мне как-то надо решать с этим вопросы. Когда занят человек чем-то, легче время идет.

Пусть мы расстанемся, когда выйдет, но он будет лазить где-то в городе. А вот того, что он назад туда уедет, — боюсь. Что тогда делать, честно, не знаю.

Я чувствую себя защищенной в физическом плане. Его нет рядом, он не может меня защитить, направить. А так я знаю, что он сильно за меня переживает.

Он эмоциональный и настоящий. Он это всё показывает. Если ему плохо, он говорит об этом. Если мне плохо — я могу замолчать, утаить, засмеять, перекрыться, не важно чем. А он всегда говорит так, как есть.

Екатерина, 30 лет

Врач. Прождала год, суда еще не было. Максимальный срок наказания по данной статье — до 10 лет лишения свободы. Статья 158 — кража.

Познакомились на вечеринке, и как-то у нас сразу всё закрутилось, завертелось. Я не могу объяснить, чем привлек. Изначально это был взгляд, я увидела мужчину, и у меня всё загорелось. Потом он захватил своей добротой, нежностью, безмятежностью. Он такой же, как и я. Мы не заморачиваемся по поводу проблем жизненных, мы живем налегке.

Я знаю только, что он украл автомобиль. Он меня от своих дел сразу огородил и не посвящал. И я не должна была это знать, я это понимала. Я жена, я семья — вот это мое, дом, дома я хозяйка.

Нет, он и сейчас не говорит, почему это сделал. Потому что у нас принято было так — не посвящать меня в такое. Только в самом начале отношений: «Кать, ты подумай, надо тебе это или нет. Я сегодня пришел, завтра не пришел». А мне, конечно, надо было — влюбленность, эйфория.

А когда это случилось, мы уже четыре года вместе прожили. Это моя семья. Как я могу просто предать человека, как я могу от него отвернуться? Для меня семья — это святое. И от тюрьмы не зарекаются.

Я во дворе выросла, там всяких хватало — кто сидел, кто не сидел. У меня нет понятия, что зэки — это отбросы общества. Все люди равны. В тюрьмах контингент разный. Сейчас можно выйти в магазин и очутиться в тюрьме, правильно?

Опять же — он мой родной и близкий человек, он — моя семья. Неужели, если, не дай Бог, такое бы случилось с близким родственником, мамой или папой, я бы сказала: «Всё, давай, до свидания»? Только он не кровный, он мой любимый мужчина.

В суд мы только вышли. Эта неопределенность убивает. Я к любому сроку уже готова. Только бы знать — сколько. Но больше десяти не дадут, у него по статье десять лет — это максимальное.

Когда его забрали, был шок. Хотя перед этим было предчувствие, что что-то случится. Я его провожала из дома будто бы в последний раз. Так оно и случилось.

Тяжело привыкнуть. Год прошел, а я до сих пор иногда лежу и жду его. Мне всё кажется, что он зайдет и начнет с порога какие-то слова ласковые мне кричать, как он это делал всегда, когда я приходила домой. Хотя я уже трезво оцениваю, что нет, этого не будет. Я почти привыкла к этой тюремной кабале.

Осуждения, негатива я пока не вижу. У него дружная семья, никто не отворачивался. Только старики и малые не знают, думают, что он в командировке.

На работе только два человека знают, самые близкие. Я не кричу об этом на каждом углу. Наверное, если бы узнали на работе — да, было бы осуждение, вот это традиционное: «Молодая, рожать надо, жизнь свою оставишь».

Я понимаю, что там не курорт. Там колоссальная психологическая нагрузка, там надо уметь выжить. И он может измениться, я этого боюсь, но стараюсь не думать об этом. Он уже жестче стал.

Я намерена дождаться. Конечно, я не могу предугадать, что там будет. Я поставила себе цель — вот она. Но психологически мне тяжело. Хочется быть девочкой, а не получается. Ездить туда, воевать с этими злыми тетками в СИЗО, которые и к заключенным, и к их родственникам как к людям низшего сорта относятся.

Отвоевывать кусок рыбки ему в передачке. Я ему рыбу возила осенью. Купила красненькой рыбки. Она соленой была, а принимают только копченую. А я набрала мешочек, потому что милый хотел. А мне сказали — не возьмем. И вот это переживание не забуду. Что он не поест. Ну как так? Он рыбки хотел, а ее не будет.

Я думаю сейчас, что надо ценить каждое мгновение с любимым, каждую секундочку. Я когда смотрю на другие пары, думаю: «Дурачки вы, ну зачем ругаетесь? Вы рядом, вы вместе. Цените...» Ну вот. Ресницы были весь день накрашены, теперь смывать придется.

Ярослава, 30 лет

Госслужащая. Прождала три года, осталось четыре года. Воспитывает сына и дочку от первого брака. Статья 111 — нанесение тяжких телесных.

Он хороший папа. И проблем с законом никогда не было. Спортсмен, занимался кикбоксингом. И там сейчас тренируется. Ни он, ни я не предполагали, что так получится. Он никогда сам людей не трогает первым, но так получилось. Он поругался с человеком, у которого влиятельные родители. Человек сам на него кидался. Кидался, кидался, кидался. В итоге пришлось его раз ударить. А как — он кидается, муж что, убегать будет, просить: «Не бейте меня»? Удар был сильный.

Человек в реанимации лежал, сотрясение. Я на следующий день узнала. Он сам всё рассказал. Сразу поняла, что сядет.

Плохо было. Очень плохо осознавать, что его скоро не будет рядом. Эти ощущения внутренние — не могу их передать. Двумя словами — плохо и тяжело. Он сидел рядом и молчал, а мне просто было хреново.

Я когда услышала про семь лет — охренела. И я, и мама его. Человек первый раз попал, никогда проблем с законом не имел.

Решила ждать, потому что люблю. Не нужен мне больше никто. Окружающие — меньше знают, крепче спят. Для чего им такая информация? Нету да нету, в командировку уехал. А родные мои меня хорошо знают. Что если я уперлась рогом — всё, обходите, я так и буду на своем.

Он не изменился за эти три года. Человек не курит, не матерится. За это я его и люблю, настоящий мужик с силой воли.

Я когда спрашивала про порядки, он сказал: «Жена, ты по ту сторону забора. Живи там, занимайся домом. Я здесь. Всё, что тебе надо знать, это что происходит там, что творится здесь, ты знать не должна».

Ревнует очень. Я тоже не глупый человек. Я его очень люблю и не хочу лишний раз давать повод. Я прекрасно понимаю, как ему плохо, у него седина полезла. 28 лет, а лезет седина. Зачем я буду создавать ситуацию, чтобы он там сидел и нервничал? Спрашивает, куда я пошла, с кем, зачем, во сколько. Если я куда-то иду, он мне звонит каждые полчаса.

Я себя всегда ставлю на место человека. А если бы я была закрыта где-то, а он тут? Я стараюсь в его положение войти. Можно сказать, я с ним отбываю. У меня режим дня — дом и работа. Всё. Больше ничего.

Что бы я тут делала? Искала другого? Не хочу, мне просто не нужен другой. Время жалко. Я живу, как жила бы с ним. Только вот его рядом нет. Пока что.

Тяжело уходить со свиданок. Тяжело тут одной, с двумя детьми. Дочке десять, от первого брака, она его папой называет. Сыну четыре. Детям говорю, что он работает. Никогда не скажу, что он сидел. Вообще нет. Это не их ума и разума дело. Туда я детей своих тоже никогда не повезу.

Ольга, 49 лет

Работает в IT-компании. Прождала полтора года, приговора еще не было. Статья 131 — изнасилование. Максимальный срок по этой статье — до шести лет лишения свободы. Свои дети уже взрослые, общих детей нет.

Познакомились почти семь лет назад. Всё начиналось как деловая встреча. В моем возрасте чем может привлечь мужчина? Меня уже давно ничем не удивишь. Наверное, мужские черты лица, волевой характер. У меня свои дети, у него тоже. У меня очень взрослые, у него слишком маленькие, поэтому тут никак не пересекались.

Мы около года вместе прожили. А потом случилось вот это несчастье. Это не очень хорошая статья — преступление против половой неприкосновенности человека. Мне кажется, его подставили. Возможно, связано с бизнесом. Но нет доказательств, и я не могу говорить об этом в утвердительном ключе.

Долго не было никакой связи, кроме писем. Я столько писем в жизни не писала никому и никогда. Он нуждался в поддержке. Сидел в спецблоке, отношение было не очень хорошее из-за статьи. Сейчас вроде всё выяснилось, многие, наоборот, с уважением стали к нему относиться.

Эти статьи, 130-е — многие являются орудием наказания для бывших жен, коллег по бизнесу. Они позволяют устранить человека, очистить поле, завладеть его имуществом. Это бывает очень часто, и часто даются большие сроки.

Его обвинила девушка, ее мама еще хотела добиться больших денег в качестве моральной компенсации. По тем справкам, которые мы с адвокатом собрали, у нее сомнительное поведение. Вот это желание тусить постоянно на молодежных тусовках, быть не совсем трезвой.

Я не знаю, как они пересеклись. Он мне ничего не рассказывал. Мы с ним не переписывались по делу — все письма проверяются. Обстоятельства я смогу узнать только при личной встрече. Ее пока не было из-за коронавируса.

Звонки по таксофону — тоже прослушиваются. А сотовый телефон брать у сокамерников — это слишком опасно. Если поймают с телефоном, отправят в изолятор. И про поощрения можно забыть. А мы бы хотели летом этого года подать или на УДО, или добиться облегченных условий.

Я не хочу рассуждать насчет того, виновен он или нет. Я еще не слышала его объяснений. Я не могу об этом говорить и думать. Я абстрагировалась от этой ситуации. Человек может ошибиться, упасть, сделать что-то не так. Я здесь не становлюсь на рельсы строгого судьи. С этой девушкой поговорить я пыталась, но она не шла на разговоры. Возможно, она не выстроила еще версию, еще не додумала историю.

Тяжелая ситуация у человека. Я не в силах бросить его или оставить. Я бы не смогла так. Если он признается, что совершил это, — это не изменит мое отношение. Это могло случиться, но это не поменяет мое отношение к нему.

Моя личная жизнь — это моя личная жизнь. Я особо не распространяюсь о своей ситуации. Я не думаю, что он изменится там. Он попал туда уже далеко за сорок лет. И СИЗО — это пока не лагерь, там достаточно интересные люди попадаются. Я не вижу ни по письмам, ни по звонкам каких-то кардинальных изменений. Он стал делать меньше категоричных выводов о людях, у него более широкое восприятие жизни.

Если бы это была ситуация, когда невозможно никакое общение — ни звонки, ни письма, то это бы было тяжело. А так как общение все-таки есть, то это достаточно легко переносится. Опять же, если бы это была молодая девушка, если бы она зависела от своей второй половины материально, если бы у них были маленькие дети — это бы переносилось всё гораздо тяжелее. К тому же, он человек состоятельный и оставил подушку безопасности.

Поскольку у меня нет проблем с деньгами и нет маленьких детей — то время ожидания и отсутствия человека не настолько критично. Но тяжело, нельзя назвать это легким. Особенно тяжело воспринимается это первые три-четыре месяца. Да и самому человеку первое время очень тяжело.

Мы никак не связаны с тюрьмой. Но у нас в России не иметь родственников, которые бы не были там, — это чудо. Я имею родных, ныне почивших, которые отбывали там достаточно долго. А вот родные мужа никогда с таким не сталкивались, для них это было шоком. Многие друзья, которые никогда не сталкивались с этим, поначалу воспринимали это всё как приключение, они не понимали всей серьезности положения. Но я понимала. Я раньше с этой системой имела дело.

За многие преступления нельзя сажать в тюрьму — экономические, совершенные по неосторожности. Должны быть другие меры наказания. Например исправительные центры. Но никак не загнать всех в тюрьму и крутить через эту мясорубку.

Я религиозный человек. Вера в этой ситуации дает мне терпение и терпимость. Супруг там тоже посещает храм, на службу ходит. Хорошо, что есть возможность. Хоть он и говорит, что многое там происходит как в советское время. Отношение к осужденному, к его желанию посещать церковь — это всё пропитано запахом нафталина советских времен.