«Географ глобус пропил»: его посадят…

Спустя несколько десятков лет я вновь сидел в зале на самом неудобном месте — в первом кресле первого ряда. Однако я ни за что не променял бы это кресло (и, как результат, перекошенное по диагонали изображение) на все куда более удобные места в зале. Набитый до отказа зал «Победы» не оставил мне других шансов, но я был счастлив окунуться в эту уже подзабытую атмосферу зрительского единения. Во время двухчасового сеанса зрители не замолкали ни на секунду: то смех, то шепот перекатывались по залу, как «как карамель во рту или колеса трамвая перекатываются с рельса на рельс».

Эмоции захлестывали и выражались то в массовом хохоте, то в «эксклюзивных» вспышках истерического гогота, то в настойчивых репликах, адресованных соседу: «Че, че он сказал? Я не услышал». Спустя многие годы я переживал то трепетное состояние, которое уже не помню когда испытывал в последний раз. Может быть, на фильме «Москва слезам не верит»… Короче, очень давно. И поэтому мне было не то что очень комфортно, мне было просто кайфово на своем «самом неудобном месте»…

Спустя «всего-то» 18 лет после написания и 10 после первой публикации наши киношники наконец-то экранизировали одноименную книжку Алексея Иванова, которую читающая интеллигенция зачитывала если не до дыр, то однозначно до последней страницы, перевернув которую обыкновенно жалела, что все закончилось. Факт экранизации сам по себе достоин внимания, поскольку роман перевели не в формат телесериала (хотя, поговаривают, сериалу все равно быть) — куда теперь обычно стараются пристроить нашу лучшую литературу, — а именно в кинофильм. Не знаю, проиграло ли от этого телевидение, но кино выиграло определенно: на вчерашнем предпремьерном сеансе публика настолько активно сопереживала герою, что проводила фильм аплодисментами.

Признаюсь, я не читал первоисточник, а единственная попытка познакомиться с прозой Алексея Иванова закончилось довольно быстро: так и недослушанной до конца аудиозаписью его дебютной книжки «Общага-на-Крови». И судя по тому, что многостраничный «Географ…» был изрядно сокращен, первое, что я сделал после просмотра, — скачал эту книжку на плейер. Полагаю, что в ближайшие несколько дней у меня будет новое, более обстоятельное, погружение в перипетии знакомой истории. И так же как у меня до сих пор не случилось подружиться с творчеством Иванова, так и у него самого пока не выстроился роман с кинематографом. «Сердце Пармы» собирались экранизировать еще в 2006-м, но свернули проект, а права, приобретенные на два других его романа, пока тоже не спешат реализовывать.

Герой этого фильма — географ Виктор Сергеевич — сорокалетний инфант, который прячется от жизни и от ответственности за бутылкой всего, что крепче десяти градусов. Типичный русский «лишний человек» — одновременно герой и антигерой нашего времени, которого так любят добросердечные русские женщины, опекающие его как ребенка и вступающие с ним в странные, и по сути своей инцестуальные, связи. Этот образ «большого мальчика», похоже, никуда не делся за истекшие годы из нашего кино. Как ни крути, но это самый желанный образ для русского актера. Фактически это эквивалент Гамлета для отечественных исполнителей. Именно в такой ипостаси лучше всего реализовались два наших главных экранных невротика: Олег Даль (Витя Зилов — «Отпуск в сентябре») и Олег Янковский (Сергей Макаров — «Полеты во сне и наяву»). Теперь свой счастливый билет вытащил и Константин Хабенский.

Понятно, что его Витя Служкин пьет не от хорошей жизни, но беда в том, что жить хорошо Витя тоже не умеет. Витя не вписывается в современный контекст, ориентированный на материальное благополучие. Ему в этом мещанском мирке комфорта скучно и неуютно. Вот и продлевает он время безмятежной юности самым удобным и классическим в нашем отечестве способом — вливанием. Витя вливает в себя постоянно и помногу. А если вливать нечего, то курит одну за другой сигареты, а когда и на них денег нет — покуривает чай. Занимается, говоря сегодняшним прагматичным языком, целенаправленным самоуничтожением. Ну, то есть воплощает образ того самого русского интеллигента, которому всегда на Руси жить было нехорошо. Которому в разные века и годы были противны то самодержавие, то коммунистическая идеология, а теперь вот потребительская пропаганда.

В общем, перед нами тот неистребимый российский персонаж, который всегда найдет что-то, чему можно противостоять. И тут он еще и органично накладывается на кризис среднего возраста с его непередаваемой тоской по лучшей жизни. А поскольку он уже знает, что всякая революция неизменно пожирает своих героев, то протестует он сравнительно мирно — попивает. А пьющий интеллигент для нашего восприятия и менталитета упоительно прекрасен в своем шутовстве. Ведь и самые «гамлетовские», и самый популярный наш фильм всех времен («Ирония судьбы…») были именно о таком герое.